Название: Зона ожидания
Автор: Амалия
Бета: Мурлыча, LanaAkaRowan
Пейринг: Андрей/Роман
Категория: слэш
Жанр: коктейль из драмы и романтики
Рейтинг: РG-13
Примечание: Кати Пушкаревой как персонажа в данной истории не существует.
Краткое содержание: Андрей Жданов возвращается домой обычным зимним вечером. А что это такое – возвращение домой?..
читать дальшеСамолет плавно снизился и пошел на поворот. Солнечные лучи заскользили по стеклам иллюминаторов. Только что били мне в лицо – и уже играли на противоположной стороне салона.
Круг почета. Который по счету?
Я глянул на часы. Семнадцать ноль одна. Крылатая машина, следуй она строгому расписанию рейса Лондон – Москва, должна была опуститься на полосу аэродрома двадцать минут назад.
Эти двадцать минут аэробус кружил на одном месте, будто играл в догонялки с лучами дневного небесного светила.
Пассажиры беспокоились, тревожно переговаривались полушепотом.
Я глянул в проход, по которому двигалась стройная светлоокая стюардесса. Она улыбалась профессиональной улыбкой, которую не способен был стереть с личика богини воздушного пространства никакой Армагеддон.
– Отче наш, – торжественно произнес я, когда девушка поравнялась с моим креслом. – Иже еси на небеси.
– Простите? – всё так же благостно улыбаясь, уточнила она, чуть склонившись надо мной. – Что вы сказали?
– Да святится имя твое, – продолжил я еще более внушительно, впившись взглядом в ее светлые бездонные глаза. – Да приидет царствие твое.
Губки стюардессы озадаченно приоткрылись, щечки чуть порозовели. «Мария» – значилось на ее бейджике.
– Молюсь, – пояснил я в ответ на ее недоумение. – Делаю за вас вашу работу. Мы терпим бедствие, я правильно понимаю, Мария?
– Что вы! – поспешно воскликнула она. – Всё в порядке!
– Правда? – я поправил очки, не сводя с девушки въедливого взора отъявленного скептика. – Мы уже почти полчаса как должны были приземлиться, а вместо этого водим хоровод. Древний круговой обрядовый танец.
– Самолет вошел в зону ожидания, – поведала девушка извиняющимся тоном.
– И что это значит?
– Это значит, что мы ждем своей очереди на посадку. Так бывает.
– Иными словами, – я медленно стянул с лица очки, убирая между нашими взглядами преграду в виде стекол, – в данный момент для нас на Земле нет места?
– Так бывает, – повторно пролепетала Мария, стремительно погружаясь в темный омут моих открывшихся перед ней глаз, и облизнула пухлые губы.
Я почему-то уже знал, что она любит розовое шампанское, долгую прелюдию под «Влюбленную женщину», а кончает не пронзительным вскриком, а затяжным стоном.
На лицо королевы небесных просторов вернулась улыбка, на этот раз классифицируемая как «застенчивый призыв».
– Мария, – сказал я проникновенно, – вы очень верно заметили. Так действительно бывает, когда нет места. Не только на полосе аэродрома – вообще нигде. Нигде тебя не ждут, не желают принять твою намыкавшуюся душу такой, какова она есть. И вся твоя жизнь становится зоной ожидания.
Поднаторел я, однако, в толкании речей. Даром, что ли, президент крупной компании.
Девушка взмахнула ресницами так выразительно, что застенчивый призыв стал еще заметнее.
– Мария, – продолжил я многозначительно, – у вас символичное, соответствующее ситуации имя. Что вы думаете о втором пришествии? Грядёт или не грядёт?
– Надо надеяться на лучшее, – ответила она кокетливо. И заботливо поинтересовалась: – Хотите что-нибудь выпить?
Выпить я хотел. Пожалуй, даже очень хотел. У меня было несколько смутных желаний, и все какие-то разрушительные. А одно – вообще экстремистское. В голову пришла идея разбить иллюминатор, высунуться в него и послать планету Земля на хрен. Ту самую, на которой для меня в данный момент не было места.
Да, я был сердит. Основная причина – разговор с родителями в их лондонском особняке перед моим вылетом в Москву.
«Андрюша, мы беспокоимся о тебе», – произнесла мамуля трагическим тоном, и я сразу понял, что обречен на искусственные улыбки и бодрые заверения, что со мной всё замечательно.
Ну честное слово, всё великолепно! Ма, па! Да вы посмотрите на меня внимательно. Меня не берет даже легкий насморк и поверхностный кариес, а мигрень для меня – это просто набор из семи букв. Тонометр, соединенный с моей рукой, буквально заклинило на цифрах сто двадцать на восемьдесят! Или вы думаете, аппарат бракованный?
«Не паясничай», – строго попросил меня отец.
Я улыбался им обоим светло и смиренно.
«Зачем ты мучаешь Киру? – воскликнула мама горестно. – Бедная девочка не знает, чего от тебя ждать! Ты не проявляешь никакого интереса к вашей будущей свадьбе. К вашей будущей жизни!»
«Уф, – выдохнул я с облегчением. – Ну, слава богу. Вы беспокоитесь о Кире, а не обо мне. Это совсем другое дело. Я обязательно прослежу, чтобы она тоже измерила давление».
Мамуля закатила глаза.
«Ты стал очень скрытен, – добавил папа. – Я не могу быть уверен, что в курсе всех дел в компании. Ты неоправданно много на себя берешь. Единолично принимаешь решения! Думаешь, заслужил?»
Бедные мои родители. Они так полноценно и не осознали, что мне давно не шесть лет, и откровенно тосковали по тому, шестилетнему, понятному сладкому мальчику. У них того сладкого и понятного мальчика отняли и посадили вместо него на диван у камина тридцатилетнего дядьку, прячущего эмоции за покусыванием губ.
…Аэробус кружил в зоне ожидания.
– Спасибо, не надо, – отклонил я предложение «Девы Марии». – Выпью лучше на Земле, если она все-таки соизволит меня принять.
Уходя, стюардесса оглянулась, проверяя светлыми очами, нет ли у меня порыва пригласить ее выпить вместе, когда земная твердь окажется под нашими ногами. Я ответил ей долгим сожалеющим взглядом новоиспеченного праведника.
Минуты через две самолет пошел на посадку. Земля смилостивилась.
Москва была серой, хмурой и убогой на снежный покров. Куцее черненое серебро.
Я ехал в такси, и во внутреннем кармане пальто, у груди слева, запел мобильник, взывая к моему сердцу. Или к совести.
– Здравствуй, любимая, – ласково сказал я в трубку.
– Давно приземлился?
– Да только что. Земля полчаса не желала меня принимать.
– Хм. И всё-таки приняла?.. Ну и дура. Как все женщины, – хмыкнула Кирюша. – Что же не сообщил о прилете?
– Как раз собирался тебе позвонить.
– Да ты что? Уже и телефон в руке держал, и номер набирал? А я взяла и опередила?
У Киры был нетрезвый голос, полный озорства, утяжеленного горделивой горечью.
– Милая, – я прибавил сердечности в тон, – ты развлекаешься?
– Разумеется, я развлекаюсь, Жданов! На дворе новогодние каникулы. Ты уехал на праздники к родителям, забыв захватить с собой две мелочи: теплый свитер и меня. Ты не замерз там в лондонской сырости, дорогой?
– У меня самая заботливая невеста на свете! – умилился я. – Но я ведь там не праздновал, я…
– Да-да, – нервно перебила она. – Ты не праздновал, ты общался с лондонскими партнерами. Мистерами, сэрами, пэрами и прочими… «эрами». И «эрками».
– Кирочка…
– Короче, я звоню, – опять не дала мне договорить невеста, – чтобы сказать, что мы сегодня не увидимся. Мы с Викой и Милко едем в «Голубой огонек».
– Куда, прости?
– Можешь ёрничать сколько хочешь, но я верю Милко, а он утверждает, что мне там понравится. Однако это не значит, что я выйду замуж за какую-нибудь Виолетту или Сюзанну! – Кира прыснула. – Даже не надейся на такой расклад. Я выйду замуж за тебя, Жданов, и проживу с тобой долгую счастливую жизнь. Ты рад?.. Я знаю, что ты рад. До завтра, любимый. Приятного вечера!
Короткие гневные гудки молотили мне в ухо. Мобильник в ладони нагрелся. Я не убрал его в карман, а полез в список контактов.
Снова гудки. На этот раз длинные, спокойные, размеренные. Ожидание приема сигнала вызова. После щелчка насмешливый голос выдал:
– Служба внешней разведки, статс-секретарь. Назовите пароль, и я соединю вас с директором.
– Штирлиц на грани провала! – выпалил я.
– Пароль неверный.
– Штирлиц к чертям уволен! – прорычал я так свирепо, что водитель такси вздрогнул и на миг обернулся.
– Пароль неверный, – не пощадили меня. – У вас осталась одна попытка.
– Малиновский, – сказал я устало, – ты – великовозрастное трепло с набором шуточек из студенческого капустника. Ты обожаешь делать паршивое настроение еще гаже, и я не понимаю, какого лешего вообще набрал твой номер!
– Пароль принят, – милостиво отозвался Роман. – Соединяю с директором СВР РФ... Одну секундочку, музыкальная пауза. Прослушайте пока джазовую композицию.
Хохоток в трубке сменился какой-то возней, бряканьем, звяканьем, женским мурлыканьем, и вся эта какофония – вперемешку с отдаленным звучанием саксофона. Возня явно имела характер интимно-массовый, поскольку в доносящемся смехе и обрывочных словах моего друга я слышал бархатные нотки веселого соблазнителя всея Вселенной.
Я обреченно вздохнул, наблюдая, как наливается свинцом за окном машины и без того серое небо.
– Привет, – спустя несколько секунд бодро поздоровался «директор СВР РФ». Саксофон и посторонние голоса стали значительно тише, из чего я сделал вывод, что Малиновский переместился куда-то в сторону от шумной толпы. – С прибытием! Надеюсь, посадка была мягкой?
– Жесткой, – мрачно ответил я. – Родители провожали меня в небо грустными и почти безнадежными взглядами. Дева Мария в форме стюардессы вдохновенно врала, что можно надеяться на второе пришествие, а сама явно не верит даже в первое. Самолет тупо завис над аэродромом в поисках места, куда бы приткнуться. Ну, а Кира отказывается выйти замуж за Виолетту и всё-таки рассчитывает на меня.
– Что? – Малиновский хохотал. – Что ты сказал, Палыч? За кого Кира отказывается выйти?
– За Виолетту или за Сюзанну. Моя невеста собирается провести вечер в «Голубом огоньке» вместе с Клочковой и Милко, поскольку обид у нее на меня накопилось, как туманностей в мироздании.
– Ты уязвлен в самое сердце? – восхитился Роман. – Ну, так ты в нужной кондиции!
– В нужной кондиции для чего?
– Чтобы расслабиться и перевести дух перед ночным кошмаром, который тебе обеспечила Кира. Ты увидишь во сне лесбийскую оргию обиженных на мужиков женщин – это страшное зрелище. У них при этом процессе волосы обязательно превращаются в извивающихся змей, а зубы…
– Хватит, – представив, содрогнулся я. – Лучше сообщи свое месторасположение в пространстве. Бар, клуб, ресторан – что?
– Палыч, Палыч, – выразил ироничное беспокойство мой друг. – Сбавь обороты. Ты с какой целью хочешь меня видеть? Влиться в мой кайф или сломать мне этот кайф? Давай сразу определимся.
– Разумеется, сломать тебе кайф, – я мстительно развеселился. – Сломать его к чертям собачьим, развеять по ветру, потому что я, Малиновский, страшно зол! Ты что, мне откажешь?
– Ааааа! – мученически возопил он. – За что мне это наказание?!
– За то, что тебе сейчас хорошо, а мне сейчас плохо, – с удовлетворением, свойственным распоследнему гаду, пояснил я. – Говори адрес!
– А ты сам-то где? – быстро спросил Роман.
– Еду из Шереметьево. И огни большого города уже приближаются.
– Ооооо! – новый стон страдания в трубке. – Я не успею добежать до канадской границы!
– Адрес! – снова безжалостно потребовал я.
– Клуб «Черная лошадь», – получил я ехидным тоном ответ. – Но учти, не я это предложил!
Когда я прибыл в «Черную лошадь», Москва успела погрузиться в плотные январские сумерки.
Публика в заведении отрывалась по полной, не демонстрируя ни малейших признаков изнеможения от затянувшейся вакханалии под названием «Новый год».
Пробираясь сквозь толпу, я увидел Малиновского издалека: он вдохновенно что-то втирал двум рыжеволосым нимфам у барной стойки.
Великий боже, где он взял сразу двух рыжих? Сёстры, что ли? Или просто для Ромки данный колер нынешним вечером в приоритете?
Мой друг привычно излучал энергетику беспечного пламени, которую девушки с удовольствием вкушали, как горячий глинтвейн. Троица пребывала на пике веселья, искрила и привлекала взоры.
– О нет! – заметив меня, Роман притянул одну из девиц к себе за талию и спрятал лицо за ее буйной рыжей гривой. – Спасите, меня нашел мой кредитор!
– Красавчик! – хихикая, оценила мою персону вторая нимфа. – И много ты ему должен, Ромочка?
– «Душу сию на все века, – трагически процитировал Малиновский классику, ткнув себя в грудь. – И эту турецкую пистоль. На смертный выстрел», – и положил ладонь первой нимфы себе на карман джинсов, будто и впрямь демонстрировал припрятанное там оружие.
Девицы в цитату не въехали, но смеялись, пребывая в состоянии готовности хохотать по поводу и без.
– Милочка, Мариночка, – представил Роман свою свиту. – Андрей Палыч Жданов, президент компании «Зималетто». Виски, господин президент?
– Двойной, – ответил я строго.
– Лёд? – с комическим почтением уточнил мой друг.
– Три кубика, – сообщил я еще более внушительно.
– Какой грозный… – пролепетала Милочка почтительно.
– Осторожнее с ним, красавицы, – подхватил Малиновский. – Он является исключительно в сумерках и развеивается перед рассветом.
– Вампир? – ахнула Мариночка. – Оборотень?
– Обычный демон средней руки, – утешил ее Роман. – Чиновник из канцелярии темных сил второго ранга. Но всё равно лучше не злить, у него есть связи в высшем эшелоне.
Я глотнул виски, весь из себя непроницаемый, и впился взглядом в ладошку одной из нимф, так и лежавшую игриво на джинсах моего друга.
– Милочка, – произнес я самым любезным тоном в мире.
– Мариночка, – лукаво поправила она.
– Простите, Мариночка. А вы в курсе, что от этого типа девушки беременеют всего лишь при легком тактильном контакте через плотную ткань?
– Шутник, – покатилась Мариночка, но ладонь с джинсов Малиновского от греха подальше убрала. – Оба вы, я погляжу, шутники!
– А я бы от него родила, – опьяневшая куда больше подруги (сестры?) Милочка повисла у Ромки на плече. – Родила бы веселую рыжую девочку. Такую… игривую, смелую, дерзкую!
– Пеппи Длинныйчулок, что ли? – живо припомнил Роман еще одну, на этот раз детскую классику. – Девчонка с чемоданом денег, отнятых ее папаней у пиратов? А что, это очень похоже на мою будущую дочь. Когда я созрею для ее зачатия, я тебе позвоню, лапуля.
Милочка застонала от смеха, Мариночка – вслед за ней.
Я пил виски и понимал, что меня отпускает холодная, колючая струна напряжения, державшая в течение чертовой тучи времени.
Нет, не из-за алкоголя. Мы с Малиновским смотрели друг на друга и внутренне ржали, погруженные в знакомую, но каждый раз новую игру. Возможно, мы с ним вечные дети или хронические балбесы, иногда прикидывающиеся взрослыми, солидными кентами с кейсами в руках. А может, мы отъявленные циники и мерзавцы с улыбками добрых дяденек на мордах. Какая разница. Есть некая неизменная данность, и я ее, посопротивлявшись для приличия, раз за разом принимаю.
– Мальчики, пойдемте танцевать! – с энтузиазмом воскликнула Милочка.
– Ступайте одни, богини, – величаво предложил Роман. – Мы полюбуемся издали. Это нас так заводит!
Нимфы уплыли к танцполу, а на барной стойке образовалось еще две порции виски. Видимо, Ромка успел вовремя подмигнуть бармену.
– За что выпьем? – мой друг приподнял стакан. – За то, что ты всё-таки опустился на эту бренную землю, а не остался навечно болтаться в унылых бесплотных небесах?
– Просто, с Новым годом, – буркнул я в ответ и одним махом заглотил напиток. – Не напоминай мне об этом унизительном кружении в зоне ожидания. Это как сидеть в очереди за подаянием.
– Ты не прав, Палыч. Ожидание – прекрасное состояние. У кого это из классиков?.. «И ожидание любви сильнее, чем любовь, волнует». Тем более, фамилия у тебя подходящая.
– Малиновский, ты меня бесишь.
– Слишком часто цитирую классиков?
– Угу. И слишком активен в отношении глупых девиц. Которые называют нас мальчиками!
Роман посмеивался и с каждой секундой выглядел всё более довольным.
– Я тебе, Жданчик, открою одну печальную истину. Не успеешь оглянуться, как подобные девицы станут называть нас дедушками и будут предлагать перевести через дорогу. Жизнь так скоротечна, а у тебя, вон, уже серебро на висках.
Не успел я на эту нахальную реплику ответить заслуженным ехидством, как Малиновский добавил, навесив на физиономию выражение душевной обо мне заботы:
– Кстати, у меня есть знакомый сексопатолог. Так что, дедушка, как только начнутся проблемы с потенцией… Или уже начались? То-то Кира с горя в «Голубой огонек» намылилась!
– Придушить бы тебя, – произнес я с нежной задумчивостью. – Так ведь посадят надолго.
– Могу подсказать состав кислоты, в которой труп растворяется без остатка, – мигом среагировал Ромка. – И получится, что я просто исчез с этой несовершенной планеты и отправился путешествовать по Вселенной. Как Маленький принц, с перелетными птицами. Романтика!
Я давил в себе смех, сурово сдвинув брови и наблюдая за тем, как мой друг достаёт из кармана сигарету и подносит к ее кончику огонек зажигалки. Делал он это с небрежным шиком, а о трупах в кислоте рассуждал так же легко и мило, как о приятных округлостях на женских фигурах. На волосах и ресницах его удобно устроились шальные искорки.
Интересно, как это зараза в триллионной степени, коей является Малиновский, может быть одновременно таким колоссальным антидепрессантом?..
Из меня улетучивался сырой лондонский туман и встревоженно-осуждающие взгляды моих родителей. А еще Кирин смех в трубке, полный скрытого рыдания по мне, по негодяю. Оставалось самое приятное – саксофон, вкус отличного виски на языке и позитивное желание щелкнуть Ромку по затылку.
– Палыч, – затянувшись дымом, насмешливо проговорил он, – ты чего на меня уставился, а? Таки планируешь убийство? Я не согласен, я еще недостаточно тебя выбесил. Например, я еще не сказал, что ты реально погано поступаешь с Кирой. Тут ведь только два рабочих варианта. Первый: не обещаешь и не женишься. Второй. Обещаешь и женишься. А ты выбрал третий, заподлянский: пообещал, но не женишься. И бремя этого варианта сейчас отражается на твоем понуром челе. Ну как? – Роман, плавясь в солнечной улыбке, чуть сощурился: – Созрел для того, чтобы выслушать рецепт приготовления кислоты?
– Нарываешься? – с любопытством спросил я, отвечая ему улыбкой не менее солнечной. – А зачем?
– Честно?
– Разумеется, честно.
– Ты так прекрасен в гневе, – шепотом поведал чертов насмешник и выпустил в пространство изящное дымное колечко.
Я стал смеяться. Вырвалась всё-таки волна наружу. Ощутил, как растаяли последние, уже очень слабые волны напряжения.
– Тебе нравятся подонки, не выполняющие обещания жениться и впадающие в гнев от того, что им тычут в это носом? Паршивый у тебя вкус, Малиновский.
– Да я вообще до безобразия испорчен, – беспечно согласился он и выдернул из кармана верещащий мобильник. Глянул на экран, сбросил звонок и спрятал аппарат.
– Кто это? – спросил я.
– Никто. Тебе какая приглянулась?
– Ты о чем? – Я искренне не сообразил.
– Я о Милочке с Мариночкой. Мы ведь вчетвером едем ко мне?
На миг мне показалось, что взгляд друга превратился из насмешливого в пристальный. Но вредная улыбочка гнездилась на месте, и наваждение развеялось.
– Еще чего, – отверг я. – Они мне обе без надобности. Тем более, я их путаю. Между ними нет разницы. Никакой. Инкубатор.
– Хм. Раньше тебя это не смущало.
Я промолчал. Раньше. Раньше да, не смущало. Что за странный вечер?..
– То есть, сам не хочешь и меня не отпустишь? – Ромка загасил сигарету, гениально изобразив безвинного мученика.
– Естественно, – подтвердил я с величайшим удовольствием. – Я же предупредил, еду ломать тебе кайф с треском.
Малиновский осушил свой стакан и придвинулся ко мне, съехав почти на край табурета.
– Я тебя не очень огорчу, если скажу, что вообще-то рассчитывал на секс? – осведомился он тихим сладким голосом небесного ангела.
– А я тебя не очень огорчу, – откликнулся я ему в тон, – если отвечу, «на сегодня перебьешься»?
– Я? – теперь Роман блистательно сделал вид, что не верит своим ушам. – Я перебьюсь?.. Я?!
– Ты, драгоценный, ты, – я воистину искренне наслаждался.
– И что ты мне предлагаешь взамен? – тысяча чертей, пляшущих в Ромкиных глазах, грозилась меня испепелить огненными стрелами. – Тупо напиться, глядя на твою мрачную рожу? Слушать твои заунывные излияния про кризис в отношениях с Кирой? Про то, что родители не верят в способности сына удержать на плаву их компанию? Или, может, про то, что эти проклятущие самолеты норовят зависнуть в зоне ожидания, и ты – вместе с ними?..
– Да! – кайфуя, подтвердил я. – Да, Малиновский! Всё это ты будешь слушать и горячо мне сочувствовать. Тебе в твоей пионерской ячейке разве не объяснили, что истинная дружба – это понятие жертвенное?
– И взаимное! – добавил Роман, со строжайшим видом подняв вверх палец. – Так что если ты желаешь жертвы от меня, то и я вправе желать ее от тебя.
– И чего ты хочешь?..
– Чтобы ты признался.
– Очень интересно, – я еще пуще развеселился. – А в чем я должен признаться, падре?
Малиновский изобразил на своем лице самое очаровательное из возможных выражений – лукавую улыбку коварного лиса, обнаружившего свободный вход в курятник.
– В том, что тебе нужен только я, – пояснил он, произнося слова размеренно и весомо. – Этим вечером. После мутного Лондона. После нудной болтанки между небом и землей. Только я. Ни Кира. Ни сто миллионов красоток мира. Ни клуб самоубийц. Ни общество нераскаявшихся грешников. Ни банда разрушителей имени Герострата! Только я и исключительно я.
– Вот сволочь, – сорвалось у меня сквозь мелкий хохот. – Да легко. Мне нужен ты. Ты и только ты. Ни кружок любителей подсолнухов. Ни ансамбль осетинской песни и пляски. Ни студия гимнастического этюда имени Гуттаперчевого Мальчика!
– Верю, – величаво принял мою «клятву» Ромка. – Но это еще не всё.
– Ну, знаешь! – возмутился я.
– Тихо, тихо, – мой друг оставался потешно строг и значителен. – Еще один момент. Милочку с Мариночкой сливаем не грубо, а аккуратно.
– Это как?
– Включаем план «сам погибай, но товарища выручай», недогадливый ты мой, – поморщился Малиновский. – Легенда та же: ты поссорился со своей девушкой, и я берусь вас помирить. Именно поэтому и вынужден покинуть самое приятное на свете общество двух рыжеволосых М.
– Не желаешь безвозвратно терять неотработанные контакты? – выдвинул я предположение.
– Умница, – саркастически похвалил он меня.
Продолжение в комментариях.