С фонариком под одеялом

Хочется спросить. Люди, вы читали в детстве книги с фонариком под одеялом? Или без фонарика и без одеяла, открыто при свете, хоть и за полночь? Бумажные книги, пахнущие типографской краской? С обязательным вкладышем - сколько допущено опечаток? (Это сейчас по барабану, в некоторых издательствах и корректора-то нет или он не знает, что "дотла" пишется слитно.) А сколько у вас книг в доме?

В моем - около 8000. Они занимают стеллажи вдоль стен. Они сужают пространство. Собирают пыль. Их любовно покупали годами. И их никто не читает, включая меня. Цейтнот и доступность электронных ресурсов играют свою роль. Книги не нужны, они просто есть.

Иногда я достаю какую-нибудь книгу, открываю и дышу детством. И мне грустно-грустно. И я бессмысленно не люблю технический прогресс.

А потом возвращаюсь к компу.

@темы: книги, ностальгическое

---

Не могу не

А че бы и не посмотреть какой-нибудь старенький или не очень фильм часиков эдак в пять утра?

Пересмотрела под настроение "Удиви меня". Честно говоря, по мне, фильм слабоват. Главный затык - какая-то странная онкология у главной героини. Выглядит цветущей до последнего, носится по городу, проворачивает аферы, занимается любовью, а потом просто падает и умирает. Ну, хорошо, с натяжкой можно счесть за условность.



Тем не менее, есть в этом фильме какая-то магия. Мне нравится, что здесь непривычный Красилов - его герой сдержанный, немногословный, всё кипение - внутри. Петру, оказывается, и такое идет.



Хотя не обошлось и без "фирменной" улыбки:



И вот откуда же у меня в квартире взялся рыжий кот? А фильмом навеяло:



Мой котик Петя:



Волшебная сила искусства, не иначе.

@темы: киношное, Петр Красилов

---

Кое-что об усталости, или Непривычная попытка нытья

Редко признаюсь, как я устала. Просто открывать утром глаза и не понимать, как проживу этот день я и те, кто от меня зависит.

Некогда стабильная фирма еле дышит (ибо кризис). Здоровья не хватает на то, чтобы не спать сутками и помимо дневной работы махать по ночам тряпкой в кондитерском цехе. А это реально то немногое, что у нас можно найти.

При этом дружно кричат: дура, зарабатывай своим творчеством. У тебя же так всё классно - ах, ах.

А я пробовала. Театр с восторгом взял в постановку мою пьесу, и она уже 4 года с успехом идет на сцене ТЮЗа. И я за нее не получила ни копейки, потому что молчит РАО (Российское авторское общество), с которым у меня договор, там ни до кого не достучаться. Выход - только подавать в суд, собирать справки, а на это тоже нужны силы и время.

Мне заказывали сказку, и я писала ее ночами, а потом засыпала по дороге на работу - реально на ходу. Заказчики сказкой восторгались, а потом замолчали и исчезли с лица земли.

Еще одну пьесу заказывали к большому юбилею, и пробные сцены встречали на ура, а потом все ушли вслед за заказчиками сказки.

В общем, мысль-то проста: мне, видимо, не дано зарабатывать, мне дано писать для души. Пугаться рассвета, жить в страхе, что выгонят из квартиры за долги, и находить прелесть в "Дошираке". И при этом, вот странность, упорно считать, что НРК - это сериал о любви.

@темы: размышлизмы, мани-мани, шиш в кармане

---

Пасха с Уманетто

Сегодня с утра под звон колоколов и крашеные яйца набрела в Сети на прелестный клип по мульту "Уманетто". А хорошо пошло!



Всех с праздником!

@темы: Пасха, Уманетто

---

Мужчина, конь, время

Одна знакомая сказала: "Конь идет любому мужчине!" Я не согласилась. По-моему, это так же субъективно, как одной женщине данный мужчина нравится, а второй тот же мужчина - нет. Например, меня, о ужас, не трогает Михаил Боярский. Хоть на коне, хоть без коня. Хотя тысячу раз признаю его талант и индивидуальность.

На конях гарцевали гардемарины - Харатьян, Жигунов, Домогаров. Нравился Домогаров. На коне - чуточку больше, чем без коня. Но самую чуточку, не принципиальную.

Прекрасен на коне молодой Абдулов. Но без коня он прекрасен тоже.

Не впечатлял на коне Никита Михалков. А без коня моментами - очень-преочень. Выходит, в данном случае конь сработал в минус. (Для меня, конечно.)

Актеры переходят в другие возрастные категории, в другие роли и слезают с коней. Теперь эти красивейшие животные не сработают им ни в минус, ни в плюс.

"Эпоха коня", наверное, прошла и для Петра Анатольевича. В "Бедной Насте" картинка стоит перед глазами, и цокот копыт стучит в сердце. (Люблю повысокопарничать. )

Но воспоминания материальны и вечно молоды, пока мы живы. А актеры ностальгируют. На гастролях в Воронеже, весна-2017:

Какие только глупости не лезут в голову после тяжелого рабочего дня.

@темы: размышлизмы, Петр Красилов

---

Случайности

Сегодня, когда ничего не могла делать, пока не подействует обезболивающее, какое-то время нажимала на строчку в дневнике "Случайный дневник". А увлекательное оказалось занятие. Куда и к кому я только не попадала, по наблюдениям можно писать диссертацию по психологии. Кто-то гордо постит фотки апокалипсиса и мрачняка с кратким описательным сопровождением типа "Всех ненавижу", "Мир тлен" и "Жизнь боль". И финальная запись: "Почему меня никто не любит?" У кого-то записи такие: 1. "Заболела. Ела торт и смотрела кино". 2. "Дождь". 3. "Прошлась по магазинам, ничего интересного". Фсё У кого-то признания-простыни в любви какому-то челу, который явно дневник не читает, о чем в финале уныло и сказано: "Я знаю, ты тут не бываешь". Это было бы достойно понимания и уважения, как любой дневник, хоть бумажный, хоть электронный, но в конце убившая меня приписка: "Чего молчите-то, люди, где комменты???"

В общем, новичок я на дайри и задумалась о том, какие причины побуждают вести дневники. Самые разные, конечно. Про себя - я очень привязчивый к людям человек, и неважно, какое общение - реальное или виртуальное. Теряя в одном месте, ищу в другом. И мне иногда просто приятно от мысли, что вдруг это кому-то нужно.

@темы: размышлизмы, дневники

---

Памяти Евгения Евтушенко

Мои родители знали его таким. Сибиряк со станции Зима.



Сидели с ним за одним столом. Посиделки 60-х. Уходят последние пласты тех глыб.

Как актуальны эти стихи...

Когда радист "Моряны", горбясь,
искал нам радиомаяк,
попал в приёмник женский голос:
"Зачем ты так? Зачем ты так?"

Она из Амдермы кричала
сквозь мачты, льды и лай собак,
и, словно шторм, кругом крепчало:
"Зачем ты так? Зачем ты так?"

Давя друг друга нелюдимо,
хрустя друг другом так и сяк,
одна другой хрипели льдины:
"Зачем ты так? Зачем ты так?"

Белуха в море зверобою
кричала, путаясь в сетях,
фонтаном крови, всей собою:
"Зачем ты так? Зачем ты так?"

Ну, а его волна рябая
швырнула с лодки, и бедняк
шептал, бесследно погибая:
"Зачем ты так? Зачем ты так?"

Я предаю тебя, как сволочь,
и нет мне удержу никак,
и ты меня глазами молишь:
"Зачем ты так? Зачем ты так?"

Ты отчуждённо и ненастно
глядишь - почти уже как враг,
и я молю тебя напрасно:
"Зачем ты так? Зачем ты так?"

И всё тревожней год от году
кричат, проламывая мрак,
душа - душе, народ - народу:
"Зачем ты так? Зачем ты так?"

@темы: ностальгическое, стихи, Евгений Евтушенко

---

О любви

Сериалу "Не родись красивой" 12 лет, "Бедной Насте" и того больше. Читаю давние откровения поклонниц Петра Красилова: "Бедную Настю" я впервые увидела в 5 лет, и с тех пор в моем сердце образ Михаила"; "В Романа Малиновского я влюбилась в первом классе и очень сильно..." Эти маленькие девочки выросли - и пошли в театр смотреть на Петра Красилова, чтобы видеть и других, не сериальных его героев. И это здорово.

Фото этого года. С поклонницами после спектакля:

@темы: любовь, Петр Красилов

---

О белом

Еще одна магия - белый стих. Для меня большая редкость, когда он реально магия. Кто-то из молодых ребят на собрании поэтического клуба презрительно высказался: "Подумаешь белый стих, легкотня. Рифму же подбирать не надо!"

Несколько лет назад познакомилась с творчеством совсем юной Екатерины Ишимцевой, моей землячки. И вот его величество белый стих, который - магия (для меня):

Я хотела подарить Вам небо - Вы его сложили под подушкой,
крепко спали на луне и звездах - небо Вам теперь уже не снилось.

Я хотела подарить Вам море - вы его разлили по бутылкам,
запечатали. А что не поместилось - утекло и стало чьим-то плачем.

Я хотела подарить Вам Землю - Вы ее подробно описали,
поместили карту над кроватью, чтоб Землей удобнее владелось.

У меня всего-то лишь и было - море, небо и Земля под небом.
Ничего-то больше не осталось. Я сама - последний мой подарок.

Для всего Вы отыскали место и определили назначенье,
только мне ни местоположенья и ни примененья не нашли.

@темы: стихи, Екатерина Ишимцева

---

Один-единственный Дали

У Сальвадора Дали люблю только одну работу. Вот эту - "Сон".



Странно. При таком обилии картин Мастера - обожаю вот эту и объяснить не могу. Вообще не умею объяснять, почему мне близко то или иное художественное полотно. В отличие от книг и фильмов, и театральных постановок.

Одно-единственное слово - завораживает. И всё.

@темы: Сальвадор Дали

---

Питер и Байкал

Я люблю Питер. Я так его люблю, что, наверное, преодолела бы непреодолимое, чтобы оказаться опять там и уже остаться навсегда. Там всё моё. Люблю этот город, парадный и непарадный, зимний и летний, и в солнце, и в затяжных дождях. У него свой запах, своя мелодия, и они мне родные.



Что же меня держит? Вот этот товарищ:



Это тоже мой мир. Байкал возвращает силы, когда их уже совсем нет, снимает боль (реально). Это абсолютно живое, мыслящее существо, его энергетику ни с чем не сравнить.

И как соединить несоединимое?

@темы: Байкал, Санкт-Петербург

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Капитаны безумного плаванья

Слэш-клип с внеконкурса. Неважное качество исходника. Но это нормальные люди сначала качают хороший исходник, а потом делают клип. А не наоборот Клип длинный - 6 минут. Использованы композиция Поля Мориа и песня Дениса Майданова.

@темы: слэш, НРК, клип

---

Цвет верности

Фандомная битва - 2017 закончилась.

Название: Цвет верности
Автор: Амалия
Бета: LanaAkaRowan
Пейринг: Роман/Андрей
Категория: слэш
Жанр: романтика с улыбкой
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Кто-то захотел эксклюзивную рубашку и не удовлетворился креветками, кто-то задумался о дресс-коде и перепутал Париж с Лондоном... И к чему бы всё это?

Маленькое предисловие

Я горю по фандому "Неродиськи" уже больше 10 лет, и всегда была гетным автором. Многие мне пеняют, что стала писать и слэш, чего только я не наслушалась в свой адрес... Что ж, каждый имеет право на свое мнение, но и я имею на свое: если улавливаю что-то, то никак не могу это не отразить. Иначе моя Муза задушит меня в ночи подушкой

Терпеть не могу совещаний в конференц-зале. На них Жданов получает возможность лишний раз напомнить мне, что я должен творить в режиме экономии. А Малиновский получает публику для своих клоунских реприз.
Нынче «звезда арены» пребывал в особенном ударе. Когда стали рассматривать объемные образцы новых тканей, Роман несказанно оживился.
– Мил… ко, – обратился он ко мне, сделав паузу, словно собирался назвать меня милым, да раздумал. – Я хочу от тебя рубашку.
– А больше ты ничего от меня не хочешь? – усмехнулся я.
– Из твоих рук, – нежно уточнил он. – Из твоих волшебных рук. Как думаешь, мне пойдет?
Роман схватил два куска шелка аквамаринового цвета – поярче и побледнее – и приложил к себе. Смотрел на меня и улыбался, чуть наклонив голову.
– Встань, – я принял условия легкой, дразнящей игры, предложенной вице-президентом.
Роман поднялся. Аквамариновый шелк божественно струился по его ладной фигуре.
«Бриз, – пропело в моем сознании. – Морской простор. Цвет одеяния капитана Грэя, спешащего к своей Ассоль!»
– Малиновский, сядь, – раздраженно велел Жданов. – Подиум тебе не светит.
– А почему, собственно? – с вызовом спросил Роман и обернул вокруг себя ткань, соорудив нечто похожее на тунику греческого бога. – Может, это мое призвание? Может, я чахну в отделе маркетинга под грудой папок, а душа моя жаждет света софитов?
– Совещание не срывай, – Андрей сверкнул в его сторону взглядом весьма высокой температуры.
– По-твоему, я не гожусь в модели? – Малиновский широким жестом подбросил ткани вверх и раскинул руки в стороны, позируя. – Милко, скажи свое веское слово. Что со мной не так?
– Фактура меня устраивает, – я сглотнул, сохраняя сдержанный тон. – Но ты слишком много болтаешь. Модель – молчаливая профессия. Говорить должны глаза. И движения.
– Маэстро, если дело лишь в этом, я буду только молчать и смотреть, – проникновенно промолвил он. И многозначительно добавил: – И двигаться.
«Чёрт бы тебя побрал», – пение в моем сознании превратилось в стон, а вслух я проворчал:
– Так и быть, сошью тебе рубашку, но на подиум не пущу. Шеф явно против этого, а ссориться с ним мне невыгодно. Не дай бог опять урежет бюджет на фурнитуру.
– Шеф? – весело возмутился Малиновский, резво обежал стол и бесцеремонно приобнял меня за плечи. – Это какой такой шеф? Это вон тот сердитый дяденька с молниями из-под ресниц? Так он же сухарь. Он же ничего не смыслит в искусстве. А ты – гений. Без тебя мы будем обречены на массовый пошив наволочек и простыней!
– Всё? – грозно спросил Жданов. – Представление окончено? Можно аплодировать?
– Можно, – великодушно разрешил Роман.
– Сядь на место! – повысил голос Андрей. – Катя, расскажите, на какие объемы закупок мы можем рассчитывать, исходя из сметы.
Пушкарева встрепенулась, открыла блокнот, а Малиновский, давясь от смеха, изобразил тяжкий вздох и похлопал меня по руке:
– Вот так всегда, Милко. Беседа о прекрасном глушится мертвым языком цифр. Как дальше жить в этом черством мире?
– Брысь, – процедил я и сбросил его ладонь.
Когда совещание закончилось, я вознаградил себя за терпение чашечкой ароматного кофе в баре и отправился в кабинет вице-президента.
Малиновский сидел за своим столом, небрежно развалившись, и крутил колесико мышки, что-то созерцая на мониторе. На меня он поднял глаза в тот момент, когда я повернул в замке ключ.
Недоумение на лице Романа было вполне естественным – никогда прежде я не являлся к нему кабинет. И уж тем паче поворот ключа в замке нельзя было объяснить ни одной внятной причиной.
– Восемь ног и три глаза? – осторожно поинтересовался он.
– У кого? – невозмутимо уточнил я, усевшись в широкое кресло для гостей.
– У чудища, которое носится по коридорам Зималетто и пригнало тебя к моей двери. Ты ведь от него заперся? Чтобы оно не ворвалось следом и не сожрало тебя без соли и перца?
«Сказал бы я тебе, кого здесь хочется съесть без соли и перца».
– Чудища – они не в коридорах, – туманно ответил я. – Чудища – они в головах.
Роман уставился на меня с нескрываемым любопытством. Я тоже смотрел на него и молчал.
Примерно через минуту Малиновский кашлянул и задумчиво произнес:
– Не припомнишь, у кого это из классиков: «Чем больше артист, тем больше у него пауза»?
– Это Сомерсет Моэм, – подсказал я. – Но артист у нас не я, артист у нас ты.
– Милко, я могу тебе чем-то помочь? – не выдержал он.
– Можешь. У меня к тебе скромная просьба.
– Слушаю, – он подъехал на своем кресле ко мне поближе.
– Прекрати меня терзать.
– Что, прости?
– Терзать, – весомо повторил я.
Кашель обуял его в полную силу – пришлось запивать водой из графина. Делая большие глотки, Малиновский со всей очевидностью ошалело перебирал в памяти, в чем мог передо мной провиниться.
– Ты беспринципный и безответственный человек, – пошел я в лобовую атаку. – Тебе абсолютно наплевать на чьи-то чувства. А когда речь о чувствах художника – это вообще преступление!
– А, – осенило его. – Ты насчет того желтого покрытия, которое я присмотрел для обивки подиума? Ну, так я уже признал свою неправоту и заказал бежевое. Ну честное слово, завтра привезут!
– О боже, – вздохнул я и страдальчески покачал головой.
– Что, покрытие ни при чем? – озадачился Роман.
– Покрытие ни при чем. Увы, Ромио, тот факт, что ты слеп и глух, не убивает твоего воздушного змея.
– Кого?..
– Воздушный змей – это твоя прана. Ты ее источаешь. Ты это делаешь бездумно, не следя за собой. Как младенец, который понятия не имеет, что ввергает в умиление взрослых!
«Ты, конечно, давно вышел из такого возраста, чтобы умилять. Зато вошел в возраст, чтобы сводить с ума. И тоже – давно».
Он подавился глотком воды, кое-как с ним справился и покосился на дверь.
– Да-да, уже пора бояться, – ласково подтвердил я, наслаждаясь его возникшей нервозностью. – Ты заперт в кабинете с маньяком. А точнее – маньяк запер тебя в кабинете. Вместе с собой.
С этими словами я переместился на самый край кресла и подался вперед, значительно сократив расстояние между собой и вице-президентом. Однако тот продемонстрировал стойкость, никак на сближение не среагировав.
– Милко, у тебя такой богатый лексикон. И не скажешь, что русский язык неродной. Воздушный змей, прана… Да ты просто кладезь метафор.
Он явно выполнял первое правило поведения с маньяком – сердечный тон и попытка срулить на отвлеченную тему.
– Главное – не засмеяться, – иронично заметил я, – чтобы маньяка не обозлить. Помни об этом. А прана – это жизненная энергия, и сексуальность – ее первооснова.
– Серьезно? – Роман приложил гигантское усилие, чтобы не прыснуть.
«Именно. Ты этой праной переполнен и плещешь ею направо и налево. Как сеятель».
– Что ты творил на совещании? – спросил я сурово.
– На совещании? Да вроде ничего нового.
– Вот именно. Ничего нового. Хватать меня за плечи, за руки, дышать мне в щеку и твердить, что я гений… Всё в порядке вещей, да?
– Ну, так это же правда – насчет гения. Я констатировал факт!
– Чтобы констатировать факт, необязательно так близко ко мне склоняться. Когда это происходит, я захлебываюсь. И начинаю тонуть!
Я взмахнул рукой и резко уронил ее, изобразив собственное погружение в пучину и задев при этом рукав пиджака Малиновского.
– Я больше не буду, – дрогнув, быстро заверил он и отъехал от меня.
– Я не собираюсь к тебе приставать, – саркастически утешил я его. – Я слишком высоко себя ценю. К тому же у меня есть друг. Постоянный друг.
– Это замечательно, – он обрадовался. – Только один маленький вопрос. Зачем ты запер дверь?..
– Ну, как зачем. Надежда. Она умирает крайней.
– Последней, – машинально поправил Роман.
– Да какая разница! Был один шанс из миллиона, что ты мне ответишь: «Милко, я не решался тебе признаться, что ты волнуешь меня так же сильно, как я тебя». Ну, а дальше… сам понимаешь, при таком раскладе сюда никому не следовало бы входить. Видишь ли, Ромио, несмотря на то, что я нахожусь в стабильных отношениях, я остаюсь уязвимым к мощному потоку энергии, который ты запускаешь в пространство, как детишки – змея. И ничто тебя не заботит, лишь бы было весело.
Произнося слова спокойным и слегка язвительным тоном, я очерчивал пристальным взглядом пряди его волос, губы, шею, широкие плечи, рядок пуговиц на рубашке, пряжку ремня на брюках.
«Терпи, сеятель. Ничего с этим не поделаешь – я уверен, что в стенах этого здания на всё имею право. Ну, или почти на всё».
Роман приподнял бровь, старательно сдерживая улыбку. Похоже, он отчасти расслабился. Беседа его, судя по всему, начала забавлять.
– Знаешь, что я думаю, Милко? Я думаю, это была бутылка текилы.
– Какая бутылка текилы? При чем здесь бутылка текилы?
– При том, что именно на нее вы со Ждановым и поспорили, когда задумали меня разыграть. Чья была идея?
– Я? Со Ждановым? Поспорил? – я пожал плечами. – Как тебе такое в голову пришло? Я говорю с тобой, как на душе.
– Как на духу.
– Ты мне только что пел в уши, как хорошо я знаю русский язык! – вспылил я. – А теперь тычешь в ошибки!
– Ты великолепно знаешь язык! – поспешно заверил он. – Ты путаешься, когда нервничаешь. Милко, скажи прямо – в чем моя вина перед тобой? В том, что я гетеросексуален?
«Ох, Ромио, Ромио. В том-то и проблема: когда я на сто процентов был уверен в твоей гетеросексуальности, мне было легче. Ждать было нечего и надеяться не на что. А теперь меня нет-нет да обдает жаром, и фантазии случаются слишком смелыми».
– Ты просто сексуален, – с нажимом ответил я. – И я тебя за это не сужу. Глупо судить за сексуальность. Это всё равно что судить за красивые глаза. Но, милый Ромио… будь осторожнее. Будь сдержаннее. Взрослее, наконец. Я художник. Я творческий человек. Мне нужно равновесие. Я очень остро всё воспринимаю. Я поддаюсь иллюзиям. Я теряю голову. Я…
– Стоп, – торопливо перебил Малиновский и прикусил губу, чтобы не расхохотаться. – Стоп. Я всё понял. Отныне лишний раз перед носом не маячу. Комплиментов на ухо не шепчу, фривольных шуток не шучу. Рук не распускаю. На совещаниях сижу тише воды ниже травы. В телогрейке и маске покемона.
– Телогрейка и покемон лишние, – проворчал я и поднялся. – Стоит ли напоминать тебе о принципах благородства и о том, что этот разговор должен остаться между нами?..
– Обижаешь.
– Даже Жданову, – я погрозил пальцем.
– Даже Жданову, – поклялся он и поднял вверх ладонь. – Ой, прости, что руку высунул. Это ж фаллический символ! Может, рубашка, которую ты мне сошьешь, будет смирительной?
– Клоун, – с сожалением вздохнул я.
– Всегда к твоим услугам, Милко.
Как же мне хотелось стереть с его лица эту нахальную усмешку!
«Воображаешь, ненаглядный, что все твои тайны – под семью печатями?..»
– Обольстительности в тебе, Ромио, куда больше, чем разрешено законом, – я перегнулся к нему через стол, опершись о него костяшками. – Это всё прана. Ее хочется пить с тебя взахлеб. Наслаждаться каждым глотком. И не мочь насытиться. Это как нектар жизни. Острое блаженство, переходящее в экстаз…

Роман

– Острое блаженство, переходящее в экстаз...
У меня возникло неуютное ощущение, что со мной прямо сейчас занимаются сексом, хотя физически и не притрагиваются.
Я уже открыл рот, чтобы как-то помягче Милко прервать, но тут он произвел выстрел большим ядром из тяжелой пушки:
– Повезло Андрею.
– В каком смысле? – насторожился я.
– В прямом. Повезло ему, что ты выбрал его.
Мне, конечно, нравится удивляться. Это хорошее чувство, умеющее будоражить. Уколы неожиданности – как инъекции витаминов для организма, борющегося с цингой.
Однако всё хорошо в меру, в том числе и удивление.
– Минуточку, – я рассмеялся. – По-моему, Милко, ты перенервничал. У тебя всё спуталось в голове. Андрей мой друг, а встречаюсь я с девушками.
– Ты можешь встречаться хоть с зелеными человечками из соседней галактики, – снисходительно улыбнулся он. – Это не имеет значения. Ты выбрал Андрея, и вся твоя прана – для него. Просто ее так много, что и другим перепадает с лихвой.
Теперь я почувствовал, что меня изнасиловали. Где-то в районе мозга.
– Милко, ты бредишь. Я не по этой части. И Андрей тоже. Он вообще почти женатый человек!
– Бедная Кира, – горестно вздохнул маэстро.
– Послушай… – приступил я к решительному отпору, но тут кто-то рванул дверь снаружи.
– Что за фигня? – раздался недовольный голос Жданова. – Малиновский, какого чёрта ты закрылся?..
– Упс, – многозначительно прокомментировал Милко.
– Не «упс», а иди открой, – рассердился я. – Это же ты запер!
– Малина! – громыхнуло из приемной, и дверь снова затряслась.
– Малина – сладкая ягода, – подмигнул гений, не сдвинувшись с места.
– Ты откроешь или нет? – я уже практически вскипел. – Я не собираюсь делать этого за тебя!
– Помни – ни-ни, – маэстро еще раз погрозил пальцем, не спеша приблизился к двери, повернул ключ и проворковал: – Какой ты нетерпеливый, господин президент.
– Милко?.. – вошедший в кабинет Андрей бросил взгляд на меня, затем на дизайнера, а затем почему-то на мой стол. – Что тут происходит?
– Уже произошло, – с достоинством уточнил гений и ловко, как фокусник, вытянул из кармана сантиметр. – Я снял мерки для рубашки.
– Для какой рубашки?
– Той самой, цвета аквамарин. Ты знаешь, что означает этот цвет, Андрей? – лукаво спросил Милко.
– Море? – пожав плечами, хмуро предположил Жданов.
– Это в поверхностном понимании. А в более глубоком – аквамарин символизирует верность. Разве это не прекрасно?..
Не став дожидаться ответа, дизайнер всея Зималетто удалился, мурлыча себе под нос какую-то сербскую песенку.
Андрей пробуравил меня заинтересованным взором и приступил к допросу:
– Он что, действительно самолично приперся к тебе снимать мерки?
Давненько мне не было так сложно выбрать между правдой и ложью. Я окунулся в противоречивое состояние веселого раздражения и, не слишком успешно давя в себе нервный смех, рисовал на папке с договорами трехглазое и восьминогое чудище с бакенбардами, как у маэстро.
– Что ты ржешь? – посуровел Жданов. – Я вопрос задал. В жизни эта царствующая особа не шастала по кабинетам и не снимала ни с кого мерок. И вообще, индивидуальным пошивом одежды для сотрудников Зималетто Милко прежде не занимался!
– Да ладно тебе, Андрюш, – решил я включить режим мирного простачка. – В поведении нашего божества бесполезно искать понятную нам, смертным, логику. Не думай об этом. Присядь, расслабься. Скушай конфетку.
На моем столе красовалась открытая коробка с черносливом в темном шоколаде – презент от одного из деловых партнеров.
Андрей угрюмо засопел, недовольный моим уклончивым объяснением, но всё же сел и зашуршал конфетной бумажкой.
Я знал – так просто он от меня не отстанет. Я это понял и по резко сброшенным на стол очкам, и по яростно сминаемому фантику, и по пронзительному взгляду карих глаз, от которого жгло мою левую щеку и часть лба – я сидел к Жданчику в профиль.
– Малина, хватит темнить. Что за ерунда? Зачем вы заперлись? И при чем тут аквамарин?
– При том, что это символ верности, – терпеливо растолковал я. – Милко считает, что это определенно мой цвет. А значит, я верный человек. По своей природе.
– Об этом вы и беседовали? – недоверчиво уточнил Андрей.
– А чем плоха тема? Ты что-то имеешь против иерархии цветов и толкования их значений?
– Не тянет на государственную тайну, при которой надо запираться на ключ.
Закончив портрет восьминогого и трехглазого чудища, которому подошло бы название «Утренний кошмар в зеркале господина Вукановича», я бросил карандаш и развернулся вместе с креслом к Жданову анфас.
– Что ты прицепился к этому ключу, Палыч? Ну, захотелось величайшему из великих со мной пооткровенничать без свидетелей. Имеет право.
– Секрет, значит?
– Прости, – я развел руками. – Я дал слово.
– Милко?
– Ему, родимому.
В Жданчике горело очаровательное пламя сдерживаемого негодования. Он перемалывал челюстями чернослив пополам с шоколадом, мял фантик и буравил меня взглядом максимальной весовой категории.
Понятное дело, Андрей не привык, что я что-то от него утаиваю. Для нас обмен информацией – как разминка для спортсменов, незыблемый ритуал. Поделиться друг с другом – всё равно что поразмыслить в одиночестве, почти никакой разницы. И вдруг я ускользнул от Палычева контроля – непорядок. Оттого и вид у него такой, будто пережевывает не конфету, а меня.
– Я тебя привяжу к креслу и буду пытать, – пообещал он, постаравшись скрыть за неуклюжей шуткой глубину своего гнева.
Я представил себя привязанным к креслу, а рядом столик со всевозможными причиндалами для пыток. Вот к моему беззащитному оголенному торсу приблизился раскаленный утюг, я в ужасе содрогнулся и выложил мучителю начистоту: «Всё дело в том, Жданчик, что мы с Милко обсуждали моего воздушного змея, то есть мою прану. Наш впечатлительный дизайнер очень просил меня эту мою прану приструнить, поскольку она вызывает в нем бурю неплатонических желаний и отвлекает от создания шедевров из текстиля. А еще он считает, что эта самая прана направлена именно на тебя, мой друг. Поэтому, когда я говорю, что мечтаю о Шарлиз Терон, не верь мне – я мечтаю только о тебе».
Едва данная речь прозвучала в моем воображении, за ней немедленно последовало новое видение: реакция на эту речь Жданова. Утюг сразу перестал входить в его планы. Андрей отбросил его, побагровел, сжал пальцы в кулак и впечатал мне в скулу классический хук справа такой силы, что я отлетел вместе с креслом, задел столик с инструментами, и всё это повалилось с оглушительным грохотом на пол – сначала я и кресло, сверху стол с железяками. Чем-то тяжелым меня приложило по темени, и вечная ночь захватила мое сознание…
– Ау! – рявкнул над ухом Жданов.
Вздрогнув, я вынырнул из страны апокалиптических фантазий обратно в бренный мир и бодро доложил:
– Я здесь.
– Не расколешься, значит?
– Тысяча извинений, но нет.
– Ну и храни свои драгоценные секреты, – обиженно пробурчал Андрей и направился к выходу. В дверях обернулся и строго напомнил: – Мы едем на вечеринку в «Ай-ти-коллекшн» подписывать контракт на фурнитуру. Через час чтоб был готов!
– Да, мой командир, – смиренно пообещал я и приложил ладонь к сердцу. Затем расстегнул две верхние пуговицы на рубашке и провел пальцами по груди. – Милко считает, что его аквамариновый шедевр надо будет носить полурасстегнутым. Как думаешь, не слишком провокационно?
– Введу дресс-код и пресеку провокации. Чтобы девчонок от работы не отвлекал, – пригрозил Жданов и стремительно вышел.
Я поглядел на изображенное мной на папке чудище с бакенбардами и полез в тумбочку за ластиком, чтобы стереть морду к чертям собачьим.
Наглую морду.
Наглую прозорливую морду!
Эта морда догадалась, что я заперт в капкане страсти к моему лучшему другу.
Когда я всё про себя понял, то выпил в каком-то итальянском баре десять порций огненной самбуки и провел страстную ночь с гибкой мулаткой по прозвищу Горная Львица.
Я прошел все этапы – испуга, отрицания, едкой иронии, философского юмора и, наконец, принятия истины: это любовь.
Ну а что? Художественные произведения освещают и куда более запущенные случаи. Например, восторженный юноша влюбился в статую нимфы в собственном саду. Бродил вокруг нее, тосковал и слагал оды. А статуя смотрела на его страдания равнодушными каменными глазами и оставалась неподвижной и холодной, как льды Гренландии.
Мне повезло – мой Андрей живой, горячий, часто прелесть какой злющий и почти всегда рядом. Мы непринужденно соприкасаемся, дурачимся, обнимаемся, шутливо боремся и можем говорить друг с другом часами. Я счастливчик.
Счастье брызжет из меня интенсивными лучами, вместе с моей праной, и пространство вокруг становится ярче и насыщенней. Девушки выбираются из моих объятий чуть живыми, а Милко умоляет не сбивать его моей сексуальностью с ног. Жизнь, как ни крути, удалась.
Разумеется, о своих чувствах я молчал. Пугала меня не перспектива получить от Жданова хук справа – это была боязнь за нашу дружбу и абсолютное отвращение к самой мысли стать для Андрюхи фактором гнетущего напряжения. Зачем? Я состою в звании Мистер Позитив, а не в звании Мадам Головная Боль. Нервотрепок в этой жизни Палычу и так хватает. Я буду последним, кто доставит ему неприятности, и первым, кто его поддержит в чем бы то ни было.
Но я буду продолжать смотреть на него. Я буду на него смотреть, и никто не заставит меня это прекратить. Мой затягивающий, обволакивающий взгляд неистребим – я слишком уважаю свою природу, чтобы ее топтать. И пусть этот мой взгляд не поужинавшего удава Андрей Палыч объясняет себе как хочет, пусть теряется, злится и, как всегда, не врубается в очевидное.
Но ему не избавиться от моих глаз.

Продолжение в комментариях.

@темы: НРК, фанфик, слэш

---

Прощай и здравствуй

РАМТ. Эпоха Фандорина в исполнении Петра Красилова закончилась.

"Эраст Фандорин", поклоны после спектакля, 2016 год. Улыбка вне времени



Петр Анатольевич в качестве наставника. Мне нравится Отныне роль Фандорина будет исполнять Михаил Шкловский.



Удачи Михаилу!

@темы: РАМТ, Петр Красилов, Михаил Шкловский

---

Черная луна

Прокачаться в плане создания клипов у меня не очень получается, ибо слабое звено - я и моя техника Мечты, мечты... о хорошем компе, на который встает та программа, которую я хочу... А еще - о продвинутом клипмейкере, который сидел бы рядом и вел мою руку, приговаривая: "А вот теперь делай так..."

Клип с фандомной битвы - 2016.

@темы: слэш, НРК, клип

---

Зона ожидания

Моя неприкаянная "Зона ожидания" наконец-то обретает покой бережок на данном Бережке. Фик с фандомной битвы - 2016.

Название: Зона ожидания
Автор: Амалия
Бета: Мурлыча, LanaAkaRowan
Пейринг: Андрей/Роман
Категория: слэш
Жанр: коктейль из драмы и романтики
Рейтинг: РG-13
Примечание: Кати Пушкаревой как персонажа в данной истории не существует.
Краткое содержание: Андрей Жданов возвращается домой обычным зимним вечером. А что это такое – возвращение домой?..

Самолет плавно снизился и пошел на поворот. Солнечные лучи заскользили по стеклам иллюминаторов. Только что били мне в лицо – и уже играли на противоположной стороне салона.
Круг почета. Который по счету?
Я глянул на часы. Семнадцать ноль одна. Крылатая машина, следуй она строгому расписанию рейса Лондон – Москва, должна была опуститься на полосу аэродрома двадцать минут назад.
Эти двадцать минут аэробус кружил на одном месте, будто играл в догонялки с лучами дневного небесного светила.
Пассажиры беспокоились, тревожно переговаривались полушепотом.
Я глянул в проход, по которому двигалась стройная светлоокая стюардесса. Она улыбалась профессиональной улыбкой, которую не способен был стереть с личика богини воздушного пространства никакой Армагеддон.
– Отче наш, – торжественно произнес я, когда девушка поравнялась с моим креслом. – Иже еси на небеси.
– Простите? – всё так же благостно улыбаясь, уточнила она, чуть склонившись надо мной. – Что вы сказали?
– Да святится имя твое, – продолжил я еще более внушительно, впившись взглядом в ее светлые бездонные глаза. – Да приидет царствие твое.
Губки стюардессы озадаченно приоткрылись, щечки чуть порозовели. «Мария» – значилось на ее бейджике.
– Молюсь, – пояснил я в ответ на ее недоумение. – Делаю за вас вашу работу. Мы терпим бедствие, я правильно понимаю, Мария?
– Что вы! – поспешно воскликнула она. – Всё в порядке!
– Правда? – я поправил очки, не сводя с девушки въедливого взора отъявленного скептика. – Мы уже почти полчаса как должны были приземлиться, а вместо этого водим хоровод. Древний круговой обрядовый танец.
– Самолет вошел в зону ожидания, – поведала девушка извиняющимся тоном.
– И что это значит?
– Это значит, что мы ждем своей очереди на посадку. Так бывает.
– Иными словами, – я медленно стянул с лица очки, убирая между нашими взглядами преграду в виде стекол, – в данный момент для нас на Земле нет места?
– Так бывает, – повторно пролепетала Мария, стремительно погружаясь в темный омут моих открывшихся перед ней глаз, и облизнула пухлые губы.
Я почему-то уже знал, что она любит розовое шампанское, долгую прелюдию под «Влюбленную женщину», а кончает не пронзительным вскриком, а затяжным стоном.
На лицо королевы небесных просторов вернулась улыбка, на этот раз классифицируемая как «застенчивый призыв».
– Мария, – сказал я проникновенно, – вы очень верно заметили. Так действительно бывает, когда нет места. Не только на полосе аэродрома – вообще нигде. Нигде тебя не ждут, не желают принять твою намыкавшуюся душу такой, какова она есть. И вся твоя жизнь становится зоной ожидания.
Поднаторел я, однако, в толкании речей. Даром, что ли, президент крупной компании.
Девушка взмахнула ресницами так выразительно, что застенчивый призыв стал еще заметнее.
– Мария, – продолжил я многозначительно, – у вас символичное, соответствующее ситуации имя. Что вы думаете о втором пришествии? Грядёт или не грядёт?
– Надо надеяться на лучшее, – ответила она кокетливо. И заботливо поинтересовалась: – Хотите что-нибудь выпить?
Выпить я хотел. Пожалуй, даже очень хотел. У меня было несколько смутных желаний, и все какие-то разрушительные. А одно – вообще экстремистское. В голову пришла идея разбить иллюминатор, высунуться в него и послать планету Земля на хрен. Ту самую, на которой для меня в данный момент не было места.
Да, я был сердит. Основная причина – разговор с родителями в их лондонском особняке перед моим вылетом в Москву.
«Андрюша, мы беспокоимся о тебе», – произнесла мамуля трагическим тоном, и я сразу понял, что обречен на искусственные улыбки и бодрые заверения, что со мной всё замечательно.
Ну честное слово, всё великолепно! Ма, па! Да вы посмотрите на меня внимательно. Меня не берет даже легкий насморк и поверхностный кариес, а мигрень для меня – это просто набор из семи букв. Тонометр, соединенный с моей рукой, буквально заклинило на цифрах сто двадцать на восемьдесят! Или вы думаете, аппарат бракованный?
«Не паясничай», – строго попросил меня отец.
Я улыбался им обоим светло и смиренно.
«Зачем ты мучаешь Киру? – воскликнула мама горестно. – Бедная девочка не знает, чего от тебя ждать! Ты не проявляешь никакого интереса к вашей будущей свадьбе. К вашей будущей жизни!»
«Уф, – выдохнул я с облегчением. – Ну, слава богу. Вы беспокоитесь о Кире, а не обо мне. Это совсем другое дело. Я обязательно прослежу, чтобы она тоже измерила давление».
Мамуля закатила глаза.
«Ты стал очень скрытен, – добавил папа. – Я не могу быть уверен, что в курсе всех дел в компании. Ты неоправданно много на себя берешь. Единолично принимаешь решения! Думаешь, заслужил?»
Бедные мои родители. Они так полноценно и не осознали, что мне давно не шесть лет, и откровенно тосковали по тому, шестилетнему, понятному сладкому мальчику. У них того сладкого и понятного мальчика отняли и посадили вместо него на диван у камина тридцатилетнего дядьку, прячущего эмоции за покусыванием губ.
…Аэробус кружил в зоне ожидания.
– Спасибо, не надо, – отклонил я предложение «Девы Марии». – Выпью лучше на Земле, если она все-таки соизволит меня принять.
Уходя, стюардесса оглянулась, проверяя светлыми очами, нет ли у меня порыва пригласить ее выпить вместе, когда земная твердь окажется под нашими ногами. Я ответил ей долгим сожалеющим взглядом новоиспеченного праведника.
Минуты через две самолет пошел на посадку. Земля смилостивилась.

Москва была серой, хмурой и убогой на снежный покров. Куцее черненое серебро.
Я ехал в такси, и во внутреннем кармане пальто, у груди слева, запел мобильник, взывая к моему сердцу. Или к совести.
– Здравствуй, любимая, – ласково сказал я в трубку.
– Давно приземлился?
– Да только что. Земля полчаса не желала меня принимать.
– Хм. И всё-таки приняла?.. Ну и дура. Как все женщины, – хмыкнула Кирюша. – Что же не сообщил о прилете?
– Как раз собирался тебе позвонить.
– Да ты что? Уже и телефон в руке держал, и номер набирал? А я взяла и опередила?
У Киры был нетрезвый голос, полный озорства, утяжеленного горделивой горечью.
– Милая, – я прибавил сердечности в тон, – ты развлекаешься?
– Разумеется, я развлекаюсь, Жданов! На дворе новогодние каникулы. Ты уехал на праздники к родителям, забыв захватить с собой две мелочи: теплый свитер и меня. Ты не замерз там в лондонской сырости, дорогой?
– У меня самая заботливая невеста на свете! – умилился я. – Но я ведь там не праздновал, я…
– Да-да, – нервно перебила она. – Ты не праздновал, ты общался с лондонскими партнерами. Мистерами, сэрами, пэрами и прочими… «эрами». И «эрками».
– Кирочка…
– Короче, я звоню, – опять не дала мне договорить невеста, – чтобы сказать, что мы сегодня не увидимся. Мы с Викой и Милко едем в «Голубой огонек».
– Куда, прости?
– Можешь ёрничать сколько хочешь, но я верю Милко, а он утверждает, что мне там понравится. Однако это не значит, что я выйду замуж за какую-нибудь Виолетту или Сюзанну! – Кира прыснула. – Даже не надейся на такой расклад. Я выйду замуж за тебя, Жданов, и проживу с тобой долгую счастливую жизнь. Ты рад?.. Я знаю, что ты рад. До завтра, любимый. Приятного вечера!
Короткие гневные гудки молотили мне в ухо. Мобильник в ладони нагрелся. Я не убрал его в карман, а полез в список контактов.
Снова гудки. На этот раз длинные, спокойные, размеренные. Ожидание приема сигнала вызова. После щелчка насмешливый голос выдал:
– Служба внешней разведки, статс-секретарь. Назовите пароль, и я соединю вас с директором.
– Штирлиц на грани провала! – выпалил я.
– Пароль неверный.
– Штирлиц к чертям уволен! – прорычал я так свирепо, что водитель такси вздрогнул и на миг обернулся.
– Пароль неверный, – не пощадили меня. – У вас осталась одна попытка.
– Малиновский, – сказал я устало, – ты – великовозрастное трепло с набором шуточек из студенческого капустника. Ты обожаешь делать паршивое настроение еще гаже, и я не понимаю, какого лешего вообще набрал твой номер!
– Пароль принят, – милостиво отозвался Роман. – Соединяю с директором СВР РФ... Одну секундочку, музыкальная пауза. Прослушайте пока джазовую композицию.
Хохоток в трубке сменился какой-то возней, бряканьем, звяканьем, женским мурлыканьем, и вся эта какофония – вперемешку с отдаленным звучанием саксофона. Возня явно имела характер интимно-массовый, поскольку в доносящемся смехе и обрывочных словах моего друга я слышал бархатные нотки веселого соблазнителя всея Вселенной.
Я обреченно вздохнул, наблюдая, как наливается свинцом за окном машины и без того серое небо.
– Привет, – спустя несколько секунд бодро поздоровался «директор СВР РФ». Саксофон и посторонние голоса стали значительно тише, из чего я сделал вывод, что Малиновский переместился куда-то в сторону от шумной толпы. – С прибытием! Надеюсь, посадка была мягкой?
– Жесткой, – мрачно ответил я. – Родители провожали меня в небо грустными и почти безнадежными взглядами. Дева Мария в форме стюардессы вдохновенно врала, что можно надеяться на второе пришествие, а сама явно не верит даже в первое. Самолет тупо завис над аэродромом в поисках места, куда бы приткнуться. Ну, а Кира отказывается выйти замуж за Виолетту и всё-таки рассчитывает на меня.
– Что? – Малиновский хохотал. – Что ты сказал, Палыч? За кого Кира отказывается выйти?
– За Виолетту или за Сюзанну. Моя невеста собирается провести вечер в «Голубом огоньке» вместе с Клочковой и Милко, поскольку обид у нее на меня накопилось, как туманностей в мироздании.
– Ты уязвлен в самое сердце? – восхитился Роман. – Ну, так ты в нужной кондиции!
– В нужной кондиции для чего?
– Чтобы расслабиться и перевести дух перед ночным кошмаром, который тебе обеспечила Кира. Ты увидишь во сне лесбийскую оргию обиженных на мужиков женщин – это страшное зрелище. У них при этом процессе волосы обязательно превращаются в извивающихся змей, а зубы…
– Хватит, – представив, содрогнулся я. – Лучше сообщи свое месторасположение в пространстве. Бар, клуб, ресторан – что?
– Палыч, Палыч, – выразил ироничное беспокойство мой друг. – Сбавь обороты. Ты с какой целью хочешь меня видеть? Влиться в мой кайф или сломать мне этот кайф? Давай сразу определимся.
– Разумеется, сломать тебе кайф, – я мстительно развеселился. – Сломать его к чертям собачьим, развеять по ветру, потому что я, Малиновский, страшно зол! Ты что, мне откажешь?
– Ааааа! – мученически возопил он. – За что мне это наказание?!
– За то, что тебе сейчас хорошо, а мне сейчас плохо, – с удовлетворением, свойственным распоследнему гаду, пояснил я. – Говори адрес!
– А ты сам-то где? – быстро спросил Роман.
– Еду из Шереметьево. И огни большого города уже приближаются.
– Ооооо! – новый стон страдания в трубке. – Я не успею добежать до канадской границы!
– Адрес! – снова безжалостно потребовал я.
– Клуб «Черная лошадь», – получил я ехидным тоном ответ. – Но учти, не я это предложил!

Когда я прибыл в «Черную лошадь», Москва успела погрузиться в плотные январские сумерки.
Публика в заведении отрывалась по полной, не демонстрируя ни малейших признаков изнеможения от затянувшейся вакханалии под названием «Новый год».
Пробираясь сквозь толпу, я увидел Малиновского издалека: он вдохновенно что-то втирал двум рыжеволосым нимфам у барной стойки.
Великий боже, где он взял сразу двух рыжих? Сёстры, что ли? Или просто для Ромки данный колер нынешним вечером в приоритете?
Мой друг привычно излучал энергетику беспечного пламени, которую девушки с удовольствием вкушали, как горячий глинтвейн. Троица пребывала на пике веселья, искрила и привлекала взоры.
– О нет! – заметив меня, Роман притянул одну из девиц к себе за талию и спрятал лицо за ее буйной рыжей гривой. – Спасите, меня нашел мой кредитор!
– Красавчик! – хихикая, оценила мою персону вторая нимфа. – И много ты ему должен, Ромочка?
– «Душу сию на все века, – трагически процитировал Малиновский классику, ткнув себя в грудь. – И эту турецкую пистоль. На смертный выстрел», – и положил ладонь первой нимфы себе на карман джинсов, будто и впрямь демонстрировал припрятанное там оружие.
Девицы в цитату не въехали, но смеялись, пребывая в состоянии готовности хохотать по поводу и без.
– Милочка, Мариночка, – представил Роман свою свиту. – Андрей Палыч Жданов, президент компании «Зималетто». Виски, господин президент?
– Двойной, – ответил я строго.
– Лёд? – с комическим почтением уточнил мой друг.
– Три кубика, – сообщил я еще более внушительно.
– Какой грозный… – пролепетала Милочка почтительно.
– Осторожнее с ним, красавицы, – подхватил Малиновский. – Он является исключительно в сумерках и развеивается перед рассветом.
– Вампир? – ахнула Мариночка. – Оборотень?
– Обычный демон средней руки, – утешил ее Роман. – Чиновник из канцелярии темных сил второго ранга. Но всё равно лучше не злить, у него есть связи в высшем эшелоне.
Я глотнул виски, весь из себя непроницаемый, и впился взглядом в ладошку одной из нимф, так и лежавшую игриво на джинсах моего друга.
– Милочка, – произнес я самым любезным тоном в мире.
– Мариночка, – лукаво поправила она.
– Простите, Мариночка. А вы в курсе, что от этого типа девушки беременеют всего лишь при легком тактильном контакте через плотную ткань?
– Шутник, – покатилась Мариночка, но ладонь с джинсов Малиновского от греха подальше убрала. – Оба вы, я погляжу, шутники!
– А я бы от него родила, – опьяневшая куда больше подруги (сестры?) Милочка повисла у Ромки на плече. – Родила бы веселую рыжую девочку. Такую… игривую, смелую, дерзкую!
– Пеппи Длинныйчулок, что ли? – живо припомнил Роман еще одну, на этот раз детскую классику. – Девчонка с чемоданом денег, отнятых ее папаней у пиратов? А что, это очень похоже на мою будущую дочь. Когда я созрею для ее зачатия, я тебе позвоню, лапуля.
Милочка застонала от смеха, Мариночка – вслед за ней.
Я пил виски и понимал, что меня отпускает холодная, колючая струна напряжения, державшая в течение чертовой тучи времени.
Нет, не из-за алкоголя. Мы с Малиновским смотрели друг на друга и внутренне ржали, погруженные в знакомую, но каждый раз новую игру. Возможно, мы с ним вечные дети или хронические балбесы, иногда прикидывающиеся взрослыми, солидными кентами с кейсами в руках. А может, мы отъявленные циники и мерзавцы с улыбками добрых дяденек на мордах. Какая разница. Есть некая неизменная данность, и я ее, посопротивлявшись для приличия, раз за разом принимаю.
– Мальчики, пойдемте танцевать! – с энтузиазмом воскликнула Милочка.
– Ступайте одни, богини, – величаво предложил Роман. – Мы полюбуемся издали. Это нас так заводит!
Нимфы уплыли к танцполу, а на барной стойке образовалось еще две порции виски. Видимо, Ромка успел вовремя подмигнуть бармену.
– За что выпьем? – мой друг приподнял стакан. – За то, что ты всё-таки опустился на эту бренную землю, а не остался навечно болтаться в унылых бесплотных небесах?
– Просто, с Новым годом, – буркнул я в ответ и одним махом заглотил напиток. – Не напоминай мне об этом унизительном кружении в зоне ожидания. Это как сидеть в очереди за подаянием.
– Ты не прав, Палыч. Ожидание – прекрасное состояние. У кого это из классиков?.. «И ожидание любви сильнее, чем любовь, волнует». Тем более, фамилия у тебя подходящая.
– Малиновский, ты меня бесишь.
– Слишком часто цитирую классиков?
– Угу. И слишком активен в отношении глупых девиц. Которые называют нас мальчиками!
Роман посмеивался и с каждой секундой выглядел всё более довольным.
– Я тебе, Жданчик, открою одну печальную истину. Не успеешь оглянуться, как подобные девицы станут называть нас дедушками и будут предлагать перевести через дорогу. Жизнь так скоротечна, а у тебя, вон, уже серебро на висках.
Не успел я на эту нахальную реплику ответить заслуженным ехидством, как Малиновский добавил, навесив на физиономию выражение душевной обо мне заботы:
– Кстати, у меня есть знакомый сексопатолог. Так что, дедушка, как только начнутся проблемы с потенцией… Или уже начались? То-то Кира с горя в «Голубой огонек» намылилась!
– Придушить бы тебя, – произнес я с нежной задумчивостью. – Так ведь посадят надолго.
– Могу подсказать состав кислоты, в которой труп растворяется без остатка, – мигом среагировал Ромка. – И получится, что я просто исчез с этой несовершенной планеты и отправился путешествовать по Вселенной. Как Маленький принц, с перелетными птицами. Романтика!
Я давил в себе смех, сурово сдвинув брови и наблюдая за тем, как мой друг достаёт из кармана сигарету и подносит к ее кончику огонек зажигалки. Делал он это с небрежным шиком, а о трупах в кислоте рассуждал так же легко и мило, как о приятных округлостях на женских фигурах. На волосах и ресницах его удобно устроились шальные искорки.
Интересно, как это зараза в триллионной степени, коей является Малиновский, может быть одновременно таким колоссальным антидепрессантом?..
Из меня улетучивался сырой лондонский туман и встревоженно-осуждающие взгляды моих родителей. А еще Кирин смех в трубке, полный скрытого рыдания по мне, по негодяю. Оставалось самое приятное – саксофон, вкус отличного виски на языке и позитивное желание щелкнуть Ромку по затылку.
– Палыч, – затянувшись дымом, насмешливо проговорил он, – ты чего на меня уставился, а? Таки планируешь убийство? Я не согласен, я еще недостаточно тебя выбесил. Например, я еще не сказал, что ты реально погано поступаешь с Кирой. Тут ведь только два рабочих варианта. Первый: не обещаешь и не женишься. Второй. Обещаешь и женишься. А ты выбрал третий, заподлянский: пообещал, но не женишься. И бремя этого варианта сейчас отражается на твоем понуром челе. Ну как? – Роман, плавясь в солнечной улыбке, чуть сощурился: – Созрел для того, чтобы выслушать рецепт приготовления кислоты?
– Нарываешься? – с любопытством спросил я, отвечая ему улыбкой не менее солнечной. – А зачем?
– Честно?
– Разумеется, честно.
– Ты так прекрасен в гневе, – шепотом поведал чертов насмешник и выпустил в пространство изящное дымное колечко.
Я стал смеяться. Вырвалась всё-таки волна наружу. Ощутил, как растаяли последние, уже очень слабые волны напряжения.
– Тебе нравятся подонки, не выполняющие обещания жениться и впадающие в гнев от того, что им тычут в это носом? Паршивый у тебя вкус, Малиновский.
– Да я вообще до безобразия испорчен, – беспечно согласился он и выдернул из кармана верещащий мобильник. Глянул на экран, сбросил звонок и спрятал аппарат.
– Кто это? – спросил я.
– Никто. Тебе какая приглянулась?
– Ты о чем? – Я искренне не сообразил.
– Я о Милочке с Мариночкой. Мы ведь вчетвером едем ко мне?
На миг мне показалось, что взгляд друга превратился из насмешливого в пристальный. Но вредная улыбочка гнездилась на месте, и наваждение развеялось.
– Еще чего, – отверг я. – Они мне обе без надобности. Тем более, я их путаю. Между ними нет разницы. Никакой. Инкубатор.
– Хм. Раньше тебя это не смущало.
Я промолчал. Раньше. Раньше да, не смущало. Что за странный вечер?..
– То есть, сам не хочешь и меня не отпустишь? – Ромка загасил сигарету, гениально изобразив безвинного мученика.
– Естественно, – подтвердил я с величайшим удовольствием. – Я же предупредил, еду ломать тебе кайф с треском.
Малиновский осушил свой стакан и придвинулся ко мне, съехав почти на край табурета.
– Я тебя не очень огорчу, если скажу, что вообще-то рассчитывал на секс? – осведомился он тихим сладким голосом небесного ангела.
– А я тебя не очень огорчу, – откликнулся я ему в тон, – если отвечу, «на сегодня перебьешься»?
– Я? – теперь Роман блистательно сделал вид, что не верит своим ушам. – Я перебьюсь?.. Я?!
– Ты, драгоценный, ты, – я воистину искренне наслаждался.
– И что ты мне предлагаешь взамен? – тысяча чертей, пляшущих в Ромкиных глазах, грозилась меня испепелить огненными стрелами. – Тупо напиться, глядя на твою мрачную рожу? Слушать твои заунывные излияния про кризис в отношениях с Кирой? Про то, что родители не верят в способности сына удержать на плаву их компанию? Или, может, про то, что эти проклятущие самолеты норовят зависнуть в зоне ожидания, и ты – вместе с ними?..
– Да! – кайфуя, подтвердил я. – Да, Малиновский! Всё это ты будешь слушать и горячо мне сочувствовать. Тебе в твоей пионерской ячейке разве не объяснили, что истинная дружба – это понятие жертвенное?
– И взаимное! – добавил Роман, со строжайшим видом подняв вверх палец. – Так что если ты желаешь жертвы от меня, то и я вправе желать ее от тебя.
– И чего ты хочешь?..
– Чтобы ты признался.
– Очень интересно, – я еще пуще развеселился. – А в чем я должен признаться, падре?
Малиновский изобразил на своем лице самое очаровательное из возможных выражений – лукавую улыбку коварного лиса, обнаружившего свободный вход в курятник.
– В том, что тебе нужен только я, – пояснил он, произнося слова размеренно и весомо. – Этим вечером. После мутного Лондона. После нудной болтанки между небом и землей. Только я. Ни Кира. Ни сто миллионов красоток мира. Ни клуб самоубийц. Ни общество нераскаявшихся грешников. Ни банда разрушителей имени Герострата! Только я и исключительно я.
– Вот сволочь, – сорвалось у меня сквозь мелкий хохот. – Да легко. Мне нужен ты. Ты и только ты. Ни кружок любителей подсолнухов. Ни ансамбль осетинской песни и пляски. Ни студия гимнастического этюда имени Гуттаперчевого Мальчика!
– Верю, – величаво принял мою «клятву» Ромка. – Но это еще не всё.
– Ну, знаешь! – возмутился я.
– Тихо, тихо, – мой друг оставался потешно строг и значителен. – Еще один момент. Милочку с Мариночкой сливаем не грубо, а аккуратно.
– Это как?
– Включаем план «сам погибай, но товарища выручай», недогадливый ты мой, – поморщился Малиновский. – Легенда та же: ты поссорился со своей девушкой, и я берусь вас помирить. Именно поэтому и вынужден покинуть самое приятное на свете общество двух рыжеволосых М.
– Не желаешь безвозвратно терять неотработанные контакты? – выдвинул я предположение.
– Умница, – саркастически похвалил он меня.



Продолжение в комментариях.

@темы: слэш, НРК, фанфик

---

Категорическое здрасьте!

Привет всем! Бережок форума НРКмания nrkmania.ru (любителей сериала "Не родись красивой") теперь будет существовать и здесь, в параллельной вселенной. Надеюсь, здесь поселятся новые фики по НРК, гетные и слэшные. И можно будет поболтать на другие темы.

Кот к новоселью - это традиция. А в моем гипертрофированном случае их двое

@темы: приветственное, НРК, коты